понедельник, 23 марта 2015 г.

Известные предатели эпохи наполеоновских войн

Коллаж из портретов Иоахима Мюра (1767–1815) кисти Генриха Шмидта (1749–1829),
Шарля Мориса де Талейран-Перигора (1754–1838) кисти Пьера Поля Прюдона (1758–1823) и
Симона Боливара (1783–1830) кисти Хуана Ловера (1776–1841)

«Есть мнение, что предательство — оно для военных, а люди гражданские тут совсем ни при чём». QEBEDO делится подробностями коварных интриг, государственных измен и жестоких предательств времён войны с Наполеоном Бонапартом (1769–1821).
О, люди никогда не любят быть предателями, и страшно изобретательным в поиске причин, почему «это не предательство, а жертва во имя высшего блага». Такое уж оно — высшее благо, постоянно требует от людей убивать, врать и предавать...

1. Иоахим I Неаполитанский, ака Жоашен Мюра[т]. То, что «королем предателей» оказался «самый натуральный» король — это карма (вот только кого — королей, или предателей?). Ну как натуральный — куда уж ему, сыну трактирщика, в короли-то, если б не удачная женитьба на сестре человека, раздававшего всякие плюшки и ништяки? Королевство себе выпросила Каролина Буонапарте, а мужобъелся груш прилагался как «элемент декорации». Однако это «чудо в перьях» на самом деле решило, что оно — «король, дорогие мои», что у него есть какие-то «государственные интересы» и посему имеет полное право в 1813 году обидеться на «оскорбления» Буонапарте (на самом деле весьма адекватно описывавшего умственное и культурное развитие шурина). А потом еще наглость брало просить у императора всю Италию «от реки По» за то, чтобы «предать обратно». В общем, в 1815 году «на помощь» предательству пришла еще и глупость несусветная, и «Его Величество Мюрат» вполне заслуженно закончил на «свалке истории».



2. Мишель Ней. Всегда было довольно странно читать про «карикатурный фарс, развязанный реакционной военщиной», чтобы «очернить и погубить чистое сердце и пламенную душу» Нея в 1815 году, когда его расстреляли за самое что ни на есть воинское преступление — нарушение присяги, а до кучи еще и за государственную измену. Думаю, на месте Людовика XVIII обиделся бы любой — это рыжее нечто прыгает по кабинету и клянется, как в итальянских трагедиях, «привезти его в железной клетке!», а буквально через несколько дней пишет: «Солдаты! Дело Бурбонов проиграно навсегда...» и ведет легионы Мордора полки на столицу. Если за такие штуки не судить и казнить, то за что же тогда?



3. Жан Виктор Моро. О, вот тут был сочинен миллион резонов, чтобы это было «не подлое предательство, а благородная мэст!». Буонапарте обидел великого Моро, отнял у него славу, должности, имения и плюшки с ништяками, изгнал из страны и ввергнул в ничтожество и неизвестность... Ну, тут мы выходим на главный вопрос — родину обязательно любить за ништяки и плюшки, а их отсутствие позволяет ли предавать ее? Потому как еще расценивать согласие на предложение «коалиции тиранов» возглавить полчища Мордора, которые должны вторгнуться на твою родину и ввергнуть ее в узилище оккупации и мировой гнет? Судьба, конечно, поспешила на помощь с трагической и красивой гибелью на поле боя прямо через несколько дней после предательства, но есть вещи, которые не искупает даже героическая смерть...



4. Антуан Анри, ака Генрих Вениаминович Жомини. Умный Анри Веньяминыч понимал сам всю гнилость отмазок на счет того, что «его заслуги много лет зажимали» и вместо плюшек и ништяков за бой у Бауцена отстранили от команды и всячески низводили. Он придумал свой «железный довод» — Жомини-де не француз, Жомини швейцарец, а потому «ничего такого » Буонапарте должен не был. И со спокойной совестью переметнулся из наштабов корпуса Нея в 1813 году в генерал-адъютанты и личные любимцы «Агамемнона Европы» Александра I. Одновременно насмерть оскорбив и замарав поколения соотечественников, честно погибавших на службе Нидерландам, Испании, Франции и «далее везде»...



5. Йоганн Давид Людвиг Йорк фон Вартенбург. Прусские генералы были известны тем, что вместо головы всегда имели свод уставов, а потому никаких предательств не могли себе позволить в принципе, ибо в уставе таких пунктов не было. Однако же жизнь посрамляет математику ежедневно, и в 1812 году на мызе Тауроген под завывание пурги и «российско-немецкого» полковника Дибича генерал Йорк решает, что он не командир прусской дивизии в X корпусе маршала Макдональда, а великий дипломат и государственный деятель, и подписывает конвенцию, каковая объявляет его войска «неутральным». К чести прусского короля, первым его желанием было Йорка схватить и расстрелять. К бесчестью — когда Йорк таки вошел в Берлин, то окружающие его руссиянские войска «магнетически подействовали» на короля Фридриха-Вильгельма III, и он, вслед за своим подчиненным, наплевал на хваленые прусские субординацию и дисциплину...



6. Жозеф Суам. Вообще, моменты больших национальных поражений обостряют даже среди генералитета даже во время войны стремление сохранить свою личную шкуру в тепле, сухости и, желательно, сытости и пьяности. Весна 1814 года, Фонтенбло, все полимеры французами уже практически слиты (Париж сдан), и командир VI корпуса маршал Мармон ведет переговоры с австрийцами. Те настаивают, чтобы корпус отошел в их тылы и расположился там. Мармон на такой фармазон не решается и отбывает в Фонтенбло, на раунд «маршалы против Буонапарте», уговаривая в числе прочих отречься таки этого лузера в пользу сына. Но в это время оставшийся за старшего генерал Суам берет и приказывает корпусу уйти к австрийцам. Когда солдаты поняли, что их надули, Суам даже сбежал в женском платье, опасаясь линчевания на месте. А Мармон навеки был ославлен предателем а ведь Мага неуиноуатый...



7. Луи Огюст Виктор де Ген де Бурмон. В 1815 году во время «Ста дней» многие честные французские офицеры, и даже некоторые из не очень честных, и даже отдельные совсем бесчестные персонажи с самого начала переворот не признали и удалились от режима — одни радикально, покинув страну с королевским семейством, другие в поместья, третьи в ожидание того, что изо всего этого получится. Однако как назвать поступок боевого генерала, всем обязанного Буонапарте, встретившего переворот с восторженными криками, вернувшегося на службу, назначенного в армию, из которой за день перед сражением он «утекает» через неприятельские линии, да еще с портфелем всякоразных бумаг, вопияя о том, что в душе всё время хранил верность законной династии? Да так и назвали — подлым предательством...



8. Шарль Морис де Талейран-Перигор. Есть мнение, что предательство — оно для военных, а люди гражданские тут совсем не при чем. Особенно если они вообще уже не государственные служащие, а пострадавшие от кровавого режима уволенные со всех должностей в отставки. Однако когда в 1809 году бывший глава МИД Франции завербовался в российские шпионы, то сообщал он сведения не личного характера, а добываемые с помощью влияния и связей, заработанных ранее. Ну и, конечно, с кровавыми режимами не борятся за иностранные деньги — точнее, это уже «немного по-другому называется». Особенно если «облико морале» давным-давно не позволяет рассуждать о «светлой душе, тяготящейся несправедливостью окружающего ея бытия»...



9. Жозеф Фуше. Ну, есть определенные должности и занятия, каковые, особенно в эпохи революций и потрясений, сами по себе требуют «моральной гибкости» вплоть до состояния «вовремя предать — не предать». Например, министра полиции. Фуше, кажется, всегда умел находить для самого себя (а иногда и для окружающих) слова, объясняющие то, как он смог «безболезненно сменить» на своем посту Директорию на трех консулов, императора Буонапарте на короля Людовика XVIII, а потом короля на императора, и снова — императора — на короля... И каждый раз благодарный ему за очередное предательство глава госудраства производил Фуше... в министры полиции.



10. Симон Боливар. Ну и по традиции — напоследок немного знойного экватора и бурления латинских американских страстей... У настоящих профессиональных революционеров это случается довольно часто — как только революция становится «временно невозможна в этой конкретной стране», надо вовремя всё бросать и смы... консервироваться до следующей подходящей революционной ситуации. А если для этого надо чужую голову на плаху подложить — так на то ведь революция и всеобщее счастье, чтобы «щепки летели»... В общем, в июле 1812 года остатки венесуэльских революционеров готовятся к истреблению себя испанцами в крепости Ла-Гуайра. Их лидер Франсиско Миранда хочет спасти всех и подписывает капитуляцию, по условиям каковой все расходятся из Венесуэлы по добру. Тут, как пишут наивные дети советские историки, «группа молодых возмущенных офицеров» арестовывает Миранду и... И не ждите — никакого продолжения честной борьбы против «грязной капитуляции» не было. Офицеры сии выдали Миранду испанцам, что позволило тем не соблюдать в отношении его условия капитуляции и посадить в буквальном смысле слова на цепь в каземате. А «горячие офицеры», они-то как раз с позволения «тиранов» разъехались в безопасные места — «ждать новую революцию». И «ах да!» — возглавлял сию кучку не в меру щепетильных революционных офицеров некий Симон Боливар...



Комментариев нет:

Отправить комментарий