Поэты золотого века русской литературы: от «певца чертей» до автора «стихотворных доносов»

Большинство стихов поэтов золотого века сформировалось
под воздействием карамзинской реформы языка
Коллаж из портретов Дмитрия Веневитова (1805–1827) кисти Ансельма Лагрене,
Николая Карамзина (1766–1826) кисти Василия Тропинина
и Константина Батюшкова (1787–1855) кисти неизвестного художника

Кто первым описал типаж русского интеллигента? Сложно ли быть дядей великого поэта? QEBEDO вспоминает литературных деятелей золотого века.

Когда кто-то в очередной стопицотый раз признается в любви к поэтам «Серебряного века», меня подмывает спросить — а Вам из «Золотого»-то что нравится? Только не говорите «Пушкин и Лермонтов!», это еще банальнее (хотя куда? куда?), чем «Блок и Есенин»... Да, это странный феномен (он же фенОмен) — люди обычно «любят» то, что уютно расположилось под самым их носом, и леняться протянуть руку даже на расстояние этой самой руки. Но это уже иная тема, а сегодня — топ-10 русских поэтов «Золотого века». Причем в стопятьсотый раз — моих любимых и на мой взгляд. Посему и обойдемся сегодня без Пушкина с Лермонтовым, и даже, прости-хосподи, без Боратынского...

Топ-10 русских поэтов «золотого века», за что они мне нравятся

1. «Намба ван» для русской поэзии и XIX, и XX, и даже для той ничтожной части, которая еще не шансонсуществует в XXI веке — это не Пушкин, и не Лермонтов и не, прости-хосподи, Боратынский, и даже не Державин, в котором еще бурлит, гремит и пенится вовсю век XVIII (и этим он хорош, ценен и приятен — и век, и Державин). Это Николай Карамзин. Уже слышу вопли — чо? как? да чо он написал? слязливые сантиментальные стишки! супротив Пушкина! Лермонтова! Боратынского! Да, собачкиуважаемые мои, Николай Михайлович Карамзин. Потому что он дал всем перечисленным и тут, и ниже самое главное, без чего поэт хуже мычащего животного — язык. Карамзин изгнал из русского языка напыщенный стиль, которым принято было писать «пиитику» жалкими эпигонами и подражателями Ломоносова, Тредиаковского и того же Державина — все эти архаизмы, «героизмы» и «россизмы», бряцавшие, как бубенцы. Последовательно и кропотливо, всякими журналами и альманахами, Карамзин сверлил головы современников и владывал в них одну мысль, одну — стихи надобно писать «живым разговорным языком», а не «специальным пиитским». За что он, кстати, и был кумиром Пушкина, а еще и Жуковского, и Вяземского, и пр., и пр.

2. А вот «настоящим главным поэтом», который «красивые стихи не оторвать», для меня среди всего этого сонмнища, гульбища и вертепа талантов всегда будет Константин Батюшков. Потому что его стихи как ни крути и верти — «ни одного изъяна». Они красивы. Они мелодичны. Они не пусты, и в то же время легки — создается обманчивое впечатления того, что человек их писал «с листа, по вдохновению, прямо так» — никакой «натуги», никакой вымученности, никакого «сражения со словом и рифмой». Да, неспроста он в буквальном смысле слова жизнь положил за свои стихи — сгорел от перфекционизма и неудовлетворенности... М-да, после этого как-то еще больше не хочется возвращаться к своему уже написаному и как-то пытаться это улучшить — боязно-с.

3. «Почетное третье место», а в чем-то и свое первое, среди меня занимает князь-батюшка Петр Вяземский. Его многие «литератороведы» костерят «великим дилетантом», ругаются, что не создал ничего «великого и просто большого», что все его стихи — раздутое собрание писаний «на случай»... А вот такой он — из всех его стихов выпирает во все стороны огромнейшая, мощнейшая индивидуальность. Пожалуй, в этом он уделывает всех — и Пушкина, и Лермонтова, и, прости-хосподи... И рифмы у него «ширшавыя», и «правила грОматикЕ» он легко нарушает по требованию размера и большей выразительности. Зато слово острое, цепкое, хлесткое. Как у хирурга — холодный ум и твердая рука, и режет в самом нужном месте. И этому завидовали (про себя, хотя иногда и вслух) и Пушкин, и Жуковский, и Батюшков — и все они, к слову, были ему друзья. Поболе бы нашей поэзии таких дилетантов.

4. Птица пересмешник известна искусным подражанием другим птицам и даже голосу человека. Такова и поэзия Василия Жуковского, «певца чертей», как он сам себя называл за пристрастие к «могильным» сюжетам. Оригинальные его произведения, ИМХО, страдают чрезмерной легкостью — мысли простые, слова простые, размеры простые... Всё простое. Как килограмм пуха. Но стоит ему взять чужое произведение, даже просто сюжет — Шиллера, Гёте, Байрона, Саути и пр. — как появляются и смысл, и формы, и величие. Причем это не «просто перевод», а в лучшем случае «вольный перевод», или «переложение» — именно что Жуковский брал и создавал «что-то своё» . Поэтому он и не попугай, а пересмешник. Лучшая часть его стихов — как раз переводные баллады.

5. Бывает так — растет что-то красивое, благоухает в воздусех, и все вокруг ахают, и ждут — вот оно вырастет, и вот то-то будет... А оно не растет — разве что тупо увеличивается в размерах. Николай Языков всегда мастерски владел рифмой и ритмом, и начинал с веселых полушуточных посланий и юношеских обидчивых жалоб на «я вас любил, но теперь не люблю, и раз стопятьсот вам о сем говорю». Очень мило, местами даже «лучше Пушкина!». Но... годы шли, а Языков всё писал послания да жалобы, причем с годами в них становилось меньше веселья и юности, а больша желчи и старческого брюзжания. Апогеем стали его «славянофильские стихи», которые многие современники воспринимали как «грубости за гранью фола» или даже «стихотворные доносы». Однако при всей неспособности создать что-то большое и серьезное (а он это осознавал и сильно этим мучался) Языков до самой смерти оставался мастером виртуозной рифмы и слога... Ну вот так тоже бывает.

6. Ну вот Гомер — он же, по сути, известен лишь как автор дилогии «Илиада — Одиссея». Мильтон — создатель «Потерянного рая». А Паниковский вообще гуся украсть не смог. Зато каждое из этих произведений — мега-шедевр, за честь создать который любой поэт удавится а нету. Вот так и у Александра Грибоедова — всё, что не «Горе от ума», это водевили на грани пошлости, отрывки каких-то пафосных трагедий, да стихи на случай. Зато «Горе» — это такая глыба, которую народ давным-давно растащил на цитаты и крылатые слова, а это верный признак гениальности произведения. Ко всему прочему, «иной Алесан Сергеич» первым изобразил типаж русского интеллигента — умного, страдающего, свободолюбивого, а также напыщенного, болтливого и, по сути, бесполезного... Для нас, россиянских, эта вещь — она посильнее, чем «Фауст» Гёте.

7. Примерно всё то же самое можно написать и про Николая Гнедича. Ну да, человек — навеки бюст «переводчик Илиады». Зато как перевел — двести лет никто не решился повторить, кроме Вересаева, у которого, положим руки-то на сердце, «не получилося», да Минского, которого с XIX века, ЕМНИП, вообще не переиздавали. (Говорят, некий Сальников перевел в 2011 году, но не видел, не знаю.) Со всеми этими своими «пал, и взгремели на павшем доспехи», или «мощною дланью на землю его он повергнул» Гнедич ухватил самую суть великой поэмы «про войну как про жизнь», и каждая строка в его переводе бьется, дерется и воюет... Ну да, филолухи ругаюца, что «пиравот-то не отентичнай!». Ну так, во-первых, идите и переведите «как следовает» (что-то не видать), а во-вторых, это недостаток Гнедича-переводчика, зато плюс Гнедичу-поэту.

8. Очень тяжело оставаться в «памяти потомков», если ты родственник, и даже хуже того — родной дядя гения, который совершенно справедливо тебя на голову выше и всяко одаренней. Но ведь не забывать же совсем, напрочь! Не заслужил этого Василий Львович Пушкин, любимый, к слову, дядя своего племянника Сашеньки (и не только за конфеты и баловство, а и за стихи тоже). Не заслужил хотя бы за «Опасного соседа», совершенно чудесную поэму про... драку в борделе двух поклонников одной дамы легкого поведения. Этой вещью восхищались все — и Вяземский, и Жуковский, и Батюшков. Кое-кто даже развивал «теорию ЗОГа» — типа, такой слабый поэт, как Васька Пушкин, такое не сочинит, спёр где-то. Но это уже сплетни — дядя, как всем известно, был самых честных правил...

9. Молодые дарования — оне «подают надежды», а в произведениях их «ищут задатки». И это хорошо, когда они вырастают, надежды оправдывают и задатки развивают. А ежели, как Дмитрий Веневитинов, так и умирают молодыми? Да, стихи свежие, «не без смысла», ровные и легкие. Но что бы из всего этого выросло — «новый Пушкин», как настаивают одни, или какой-нибудь Боратынский просто ловко строящий стихи «поэт второго плана»? Ведомо сие лишь одному аллаху... Но то, что осталось, позволяет верить в лучшее, а мертвый поэт эту веру уже никогда не обманет.

10. Не всем быть блестящими профессионалами и хладнокровными мастерами. Антон Дельвиг былбарон человек впечатлительный, увлекающийся, внешне робкий и внутренне «вулканизированный». А стихи его — на 146% дилетантские, такие же робкие, тяжелограненые, местами наивные и в целом похожие на творчество большого ребенка, тщательно копирующего «лучшие образцы», высунувши язык от усердия. Но именно этот милый дилетантизм придает поэзии Дельвига такое странное, неповторимое очарование, что резко выделяет даже среди всех вышеперечисленных — нет, он не лучше, он другой...