ФИНАНСЫ И РЕФОРМЫ ДЛЯ ВОЙНЫ ТУРЦИИ И РОССИИ

Либеральные реформы Александра II и реформы Абдул-Азиса почти совпали во времени. И те, и другие были вызваны Крымской войной и были ее последствиями. 18 февраля 1856 г. хатт-и-хумаюном (султанским рескриптом) было декларировано равноправие христианских подданных Порты. Являясь по форме продолжением политики танзимата, этот рескрипт, навязанный султану союзной дипломатией, формально исключал необходимость особого покровительства его христианским подданным со стороны какого-либо иностранного государства.

 Это был исключительно необычный для оттоманских законов документ. В нем не было ни ссылок на Коран, ни на время былого могущества и величия империи Османов. На торжественной церемонии объявления нового курса шейх-уль-ислам фактически отказался дать свое благословение этой политике. Он сказал лишь следующую фразу: «О Аллах! Помилуй народ Мухаммеда."И среди христианской, и среди мусульманской общины империи были недовольные, но, естественно, среди мусульман их было больше — равноправие означало потерю привилегий. Хатт-и-хумаюн был прямым следствием политики союзников Оттоманской империи, которым требовалось объяснить на международной арене причины своей защиты изменившейся и ставшей на путь прогресса Турции. У этой политики были и другие причины.

 В ходе Крымской войны многое изменилось не только декларативно. Для войны, по известному выражению князя Раймондо Монтекукколи, требуется всего 3 вещи — деньги, деньги и деньги. В предвоенный период состояние османских финансов было не блестящим. Еще в 1839—1841 гг. один из наиболее активных сторонников политики танзимата Решид-паша попытался обсудить с британскими банкирами возможность внешнего займа. Главным условием его предоставления была передача кредиторам таможенных поступлений от Константинополя, Салоник и Смирны. Но финансисты потребовали и гарантий собственного управления средствами, на что правительство отказалось пойти. Финансовое положение Оттоманской империи постоянно ухудшалось. В 1840 г. В Турции были введены бумажные облигации казначейства, выкупаемые через 8 лет, под 12,5% до 1844 г. и под 6% после. Несмотря на большой номинал, усложнявший широкое применение облигаций, это было введение бумажных денег в Турции. Ситуация не выправилась.

 В 1844 г. расходы империи составили 150 млн. пиастров (из них на двор султана 60 млн.) при государственном долге в 349,5 млн. пиастров. В 1848 г. Решид основал Константинопольский банк, но в 1851 г. он обанкротился, не выдержав соперничества с иностранными конкурентами. Из постоянного кризиса финансы постепенно подошли к опасной грани. Ряд неурожаев, восстание в Боснии, военные расходы — банк не смог вынести совокупности этих нагрузок. В том же году Решиду удалось добиться подписания договора с Францией о выделении кредита в 55 млн. франков, но визирь-реформатор вскоре был отправлен в отставку, султан отказался ратифицировать соглашение, и от него отказались (правда, Константинополю пришлось выплатить компенсацию в 2,2 млн. франков.

 Турецкий дебют на международном банковском рынке был крайне неудачным, а отставка Решида законсервировала привычную финансовую политику, на которую так критически смотрел представитель Лондона в Константинополе. Речь идет о лорде Стратфорде Каннинге, личном враге императора Николая, отказавшего ему в агремане в 1832 г. при назначении послом в Россию. В Лондоне у Каннинга была репутация блестящего знатока Турции и противника кабинета Дж. Абердина в палате лордов. Таким образом, отправляя его в Константинополь, премьер-министр решал несколько задач одновременно. Каннинг прибыл в столицу Порты 5 апреля и сразу же приступил к действиям, фактически управляя действиями турецкой стороны, и подталкивая ее к срыву переговоров с представителем императора ген.-ад.адм. А.С. Меншиковым. Возможно, и не желая (как он сам утверждал), чтобы русско-турецкие отношения вошли в кризис, который закончится войной, этот британский дипломат сделал все возможное для того, чтобы события развивались именно по этому сценарию.

 В любом случае его действия полностью соответствовали страхам и опасениям «туманного Альбиона». Следует отметить, что британский посол нисколько не симпатизировал Оттоманской империи — в переписке с Генри Пальмерстоном он называл особенности ее управления: тотальная коррупция в административном аппарате, беспорядок в государственных финансах, насилие и обман в каждой отрасли государственных доходов и т.п. Оценка, данная османскому государственному аппарату Стратфордом Каннингом, была верной в целом и в деталях. Впрочем, это ничего не меняло в той политической линии, которой он придерживался. В этом не было ничего необычного для поведения дипломата Великобритании.

 Публично взывая к принципам, на деле он предпочитал вести дела, исходя исключительно из соображений государственных интересов объединенного королевства. В этой стране, по словам русского посла барона Бруннова опасались не столько сенеда о правах Православной церкви, сколько русского таможенного тарифа на Проливах как результата усиления нашего влияния в Турции. Начавшаяся Крымская война подняла интерес к турецким финансовым запросам в Европе. С 1854 года султанское правительство приступило к активной практике внешних займов. После долгих переговоров с союзниками в феврале 1856 г. был выделен займ в 1.819.919 фунтов. Гарантией Лондону и Парижу стали доходы от таможен Салоник и Смирны, а также дань, получаемая от Египта.

 Таким образом, начатая во имя защиты Турции Крымская война стала первым шагом к ее финансовому подчинению, и прежде всего — Франции. Уже в 1858 г. был заключен займ на 5 млн. фунтов под 6% годовых. K 1863 году турецкое правительство заключило 10 внешних займов на сумму в 1 млрд. франков, с каждым годом эта сумма увеличивалась. На обслуживание внешнего долга в 1863 г. уходила почти четверть доходов Оттоманской империи — 3,75 млн. турецких лир из 16 млн. В 1863 и 1865 годах Константинополь получил ещё два займа — на 8 и 6 млн. фунтов под 6% годовых. Обслуживать внешний долг начал основанный 4 февраля 1863 г. Имперский Оттоманский банк (Bank Imperial Ottoman).

 Его основателями были представители Порты и группы французских и британских банков. Его капитал — 67 млн. франков (2,7 млн. фунтов) была разделен на 135 тыс. акций по 500 франков (20 фунтов), из которых британцам принадлежало 80 тыс. акций, французам — 50 тыс., и турецким держателям — 5 тыс. (из них правительству — 1,5 тыс.). Условия были не очень выгодными для Порты, что в какой-то степени объясняется тем фактом, что великий визирь при заключении соглашения получил 200 тыс. турецких лир. Фактически был создан британский или британо-французский банк, ведавший османскими финансами. Этот интерес не мог не влиять на политику Англии и Франции в восточном вопросе. «До эпохи преобразования, — отмечал в 1870 г. русский публицист, — Турция была государством бедным, но по крайней мере она не имела ни внутренних, ни внешних долгов. Прежде это было государство бедное: теперь это государство разорившееся. Министры султанов прежнего времени страшились долгов как честные дикари; министры Абдул-Меджида и особенно Абдул-Азиса живут долгами; Турцию спасает от банкротства единственно то, что некоторые сильные правительства заинтересованы чтоб этого не случилось, и что слишком большие капиталы Западной Европы затрачены на поддержку Турции». 

Правительство охватила какая-то займовая лихорадка. C 1863 по 1870 гг. было заключено 5 займов на 104.185.860 турецких фунтов. С 1871 по 1874 гг. было заключено 5 новых займов на сумму 98,53 млн. фунтов. Сумма займов, размещенных Османской империей на Лондонском биржевом рынке с 1854 по 1874 гг. равнялась 180.259.836 фунтам стерлингов (не считая железнодорожного займа 1870 г. в 31 млн. фунтов стерлингов), из которых к середине 1870 гг. не выплаченными оставались 170.874.420 фунтов стерлингов. Государственный консолидированный долг в 1875 году составлял 5,5 млрд. франков, только на обслуживание внешнего долга уходило 12 млн. турецких лир. Это составило почти половину всех доходов Османской империи (точнее — 51%). Дефицит бюджета в 1875 г. достиг почти 17% — 5 млн. лир. 

Именно в этот момент финансовый кризис поразил банки Европы и США, сделав невозможным очередной внешний займ. Положение турецких финансов резко ухудшилось, что сделало невозможным надежду на безболезненное решение проблемы. К лету долг по текущим платежам достиг 14.869.245 лир, что составило уже 62,5% ожидаемых доходов (23.882.940 лир) и 51,4% запланированных расходов. В этой обстановке Константинополь вынужден был прибегнуть к режиму экономии. К ноябрю 1875 г. армия, флот и чиновники 8 месяцев не получали жалованья. Кризис заставил османское правительство ужесточить налоговый гнет в европейских провинциях, что вызвало общее недовольство. В июле 1875 году началось восстание христианского населения в турецких провинциях — Герцеговина и Босния. 

Причиной были злоупотребления турецких властей. Неурожаи 1873−1874 гг. в Анатолии привели к тому, что Малая Азия была охвачена голодом. Банковский кризис 1873 г. в Константинополе привел к удорожанию «живых денег», т. е. серебра и золота и росту цен. Турецкие финансы находились в самом плачевном состоянии. Финансовый кризис был постоянным. Не помог даже временный отказ от выплаты процентов по французским ценным бумагам после франко-прусской войны 1870−1871 гг. Разгромленная и изолированная Франция ничего не могла сделать. Впрочем, Турции это помогло ненадолго. В конце 1875 г. Османская империя была банкротом — было ясно, что выполнить своих обязательств по платежам правительство не сможет. 20 марта 1876 г. в его распоряжении имелось только 440 тыс. лир — 1/3 суммы, необходимой к выплате 1 апреля 1876 г. Началось нечто совершенно необычное. Французские рабочие на железной дороге в Румелии и английские — на доках в Константинополе объявили о забастовке. В июле 1876 г. 

Константинополь объявил о приостановке выплат по долговым обязательствам правительства. Все это происходило на фоне военных реформ и перевооружения армии. В ее вооружении в конце 1860-х годов царил полный разнобой — штуцера периода Крымской войны соседствовали с 60 тыс. винтовок Энфилд, приобретенными в Англии в начале 60-х, там же были закуплены винтовки Снайдерса. Кроме того, Германией было продано некоторое количество винтовок Спрингфилда (правительство Леона Гамбетты закупало их в США, немцам они достались в качестве трофеев, захваченных в 1870—1871 гг. у импровизированных французских армий).

 С 1872 г. велись переговоры с американской фирмой о покупке винтовок Пибоди-Мартини. Надежная, скорострельная по тем временам винтовка легко прошла испытание, выдержав требование заказчика — сохранить свои боевые свойства после 2 тыс. выстрелов. У нее существовал и конкурент в лице британской винтовки Мартини-Генри. В мае 1872 г. хедив Египта подарил 50 тыс. винтовок Мартини-Генри своему сюзерену. Абдул-Азис был впечатлен и объемом подарка, и качеством оружия. В результате в июле того же года было принято решение о закупке 200 тыс. таких винтовок. 1 января 1873 г. был подписан контракт между турецким правительством и фирмой Винчестер о покупке 200 тыс. Мартини-Генри калибра 11.43 мм. Условием начала выполнения контракта было внесение Портой первого взноса в 186 тыс. долларов. 

Перевооружение турецкой армии почти совпало с ее организационной перестройкой и укреплением резервов. Всеобщая воинская повинность (для мусульманского населения) в Османской империи была введена, как и в России, в 1874 г., но переход к ней занял гораздо меньше времени, так как турки приступили к реформированию своей военной системы в 1869 г. Призывной возраст вводился с 20 лет, 4 года службы «под знаменами» для пехоты и артиллерии (Низам), два года в резерве 1-го класса (Ихтият), в 26 лет отслужившие солдаты последовательно переходили в 1-й, 2-й, 3-й и 4-й классы резерва 2-го класса (Редиф). В кавалерии служба «под знаменами» продолжалась на 1 год больше, чем в пехоте и артиллерии, но в резерве 1-го класса кавалеристы находились всего год, после чего переходили в редиф. Кроме того, существовала и иррегулярная кавалерия — башибузуки, однако, по свидетельству иностранных наблюдателей, в ходе войны она проявила себя абсолютно бесполезной. 

Эти отряды слабо контролировались командованием и, вместо разведки и действий на коммуникациях противника, в основном занимались грабежами и резней мирного населения. Разумеется, для покупок винтовок и патронов были нужны деньги. Платежи для оружейного заказа в Америке проводились через отделение Имперского Оттоманского банка в Лондоне. Интересы американских производителей оружия в Константинополе представляла фирма «Отец и сыновья Азарян», имевшая значительные связи в турецких правительственных кругах и пользующаяся их доверием. Благодаря усилиям Азарянов в 1873 г. было заключено еще 2 контракта — 11 марта на 300 Генри-Мартини и 23 августу — еще на 100 тыс. К этому времени это был самый крупный оружейный контракт, когда-либо заключенный американской фирмой.

 Первый вклад турецкого правительства вырос со 186 до 600 тыс. долларов. С 1874 г. винтовки, произведенные в США, стали называться Пибоди-Мартини. Это делалось для того, чтобы избежать финансовых претензий шотландского оружейника А.Генри. Первая 1.000 винтовок под таким именем была доставлена в Турцию в марте 1874 г. Последние 200.000 винтовок должны были быть поставлены 9 ноября 1875 г. Два контракта в США — на 200 и 400 тыс. Пибоди-Мартини обошлись соответственно в 753.164 и 1.320.000 лир.

 Финансовый кризис поставил это соглашение под угрозу. Предложения расширить эти контакты или дополнить их в том же году были отвергнуты Портой. Она с трудом справлялась с текущими выплатами. Кризис был решен благодаря Азарянам, которые предложили приемлемое решение — компенсации производителям путем небольших еженедельных выплат. К середине октября 1876 г. на заводах Провиденса Тула еженедельно производилось по 2700 винтовок. Винтовки Винчестера поставляла фирма «Смит и Вессон». Еще 476.348 лир Турции пришлось выделить на покупку 500 орудий в Германии и еще 415.632 лиры — на приобретение 2 броненосцев в Англии. Эти покупки помогли перевооружить турецкую армию и значительно усилить флот. Несмотря на тяжелейшее финансовое положение, туркам удалось весьма рационально использовать свои ресурсы накануне тяжелейшего внешнеполитического и военного кризиса.

 Каковым же было положение в России перед войной? В финансовом отношении оно было несравнимо лучше. Министр финансов М.Х. Рейтерн постоянно выступал с требованиями экономии и в первую очередь на обороне. Он был весьма обеспокоен постоянным ростом военных расходов. Их рост начался только после австро-прусской войны 1866 г.: в 1865 г. они составили 127,687 млн. руб., в 1866 — 129,687 млн. руб., в 1867 — 127,25 млн. руб., в 1868 — 136,701 млн. руб., в 1869 — 147,702 млн. руб., в 1870 — 145,211 млн. руб., в 1871 — 159,257 млн. руб., в 1872 — 165,924 млн. руб., в 1873 — 175,033 млн. руб., в 1874 — 198,709 млн. руб., в 1875 — 201,284 млн. руб., в 1876 — 260,792 млн. руб. Впрочем, ведомство финансов традиционно выступало против любых военных действий и территориальных приобретений. 

Показатели последних трех предкризисных лет (1874−1876), когда военные расходы составили соответственно 36,58%, 37,05% и 41,8% всех расходов страны, особенно взволновали Рейтерна, который к 1876 г. вплотную подошел к реализации своей мечты — бездефицитного бюджета. Планируемые на 1876 г. доходы составили 570.138.308 руб., а расходы — 570.052.136 руб., что дало профицит в 86.170 руб. Однако даже мобилизация 1876 г. привела к чрезвычайным, незапланированным расходам, что привело к тому, что в реальности финансовый год завершился дефицитом в 64.843.480 руб. Рейтерн пытался убедить императора отказаться от планов вмешательства в Балканский кризис по соображениям финансовой экономии, которой особенно буквально следовали в 1867—1875 гг. 

Финансовое положение в действительности было не блестящим, однако это было следствием политики Рейтерна в железнодорожном вопросе, приведшей к росту выплат по гарантированным государством капиталам частных линий. Военное министерство с ноября 1861 г. возглавлял генерал Д.А. Милютин, который провел ряд реформ, полностью изменивших систему комплектования и управления армией. Финальным и, пожалуй, самым известным эпизодом этой колоссальной работы стало введение 1(13) января 1874 г. всесословной воинской повинности. Ее результаты, конечно, не могли еще проявиться, однако широкие преобразования в армии начались еще в 1862 г. Впрочем, реформа всеобщей повинности в турецкой армии также началась в 1874 г.

 Преобразования в русской армии были масштабными, длительными и дорогостоящими. Естественной их проверкой стала война. Каковы же были итоги 15-летнего пребывания Д.А. Милютина на посту Военного министра?"У нас подготовлены войска и материальные средства, — отмечал 27 июля (8 августа) 1876 г. он сам, — но вовсе не подготовлены ни главнокомандующие, ни корпусные командиры». Весьма тяжелым по последствиям для судеб армии и войны было отсутствие в России независимого Генерального штаба. Большие числа были созданы, а система эффективного управления ими — нет. Этот недостаток проявился уже на этапе планирования кампании за Дунаем. В ходе войны высшее военное управление также довольно часто и убедительно демонстрировало свою неспособность эффективно распоряжаться «войсками и материальными средствами». 

Впрочем, и с этими последними тоже все было далеко не просто. На самом деле состояние армии было далеко не блестящим, что не замедлило сказаться на ее действиях. «Что касается боевой готовности выставленных войск, — писал ген. Е.И. Мартынов — один из самых первых историков этой войны, — то она оставляла желать многого: линейная пехота была вооружена несовершенным оружием — винтовками Крнка; стрелковые батальоны, хотя имели малокалиберные винтовки Бердана, но образца № 1, а не окончательного; артиллерия была вооружена 4-х и 9-ти фунтовыми медными пушками, которые по своей малой начальной скорости (около 1.000 ф. в секунду) должны быть отнесены к первоначальному типу нарезной артиллерии; кавалерия была недостаточно подготовлена к выполнению главного своего назначения — разведывательной службе; новые тактические приемы, вызванные быстрым усовершенствованием огнестрельного оружия, еще не успели привиться в войсках; особенно сильно сказывалось отсутствие связи при совместных действиях трех родов оружия. 

Все эти недостатки искупались одним неизменным достоинством — мужеством и выносливостью солдата». Верна ли эта оценка? Начнем с артиллерии. Она была многочисленна, в изобилии снабжена снарядами, однако существенно уступала по качеству турецкой (точнее — крупповской). В начале кампании в Дунайской армии было 160 осадных орудий. С 25 августа (6 сентября) по 28 ноября (10 декабря), т. е. фактически за все время осады и блокады Плевны, по укреплениям и городу было выпущено более 110 тыс. снарядов, из них 18 тысяч осадных. Результат был мизерный, действие же артиллерии против турецких окопов и редутов было практически равно нулю. При осаде Карса за 21 день было выпущено почти 25 тыс. снарядов. 

Вновь, как и под Плевной, с негативной стороны проявилось их низкое качество — результаты обстрела были мизерными. Турки потеряли 85 человек убитыми и 155 ранеными, было подбито одно и повреждено одно орудие. Следует отметить, что обстреливались исключительно военные объекты, чем объясняется низкий уровень потерь среди гражданского населения — 4 чел. При атаках на укрепления турок артиллерия оказалась не в состоянии разрушить их или заставить оборонявшуюся пехоту прекратить огонь. Качество боеприпасов, которыми русская артиллерия снабжалась в изобилии, было удручающе низким. 

Редуты остались не разрушенными, город и поля перед укреплениями были завалены сотнями неразорвавшихся русских снарядов. В ряде случаев обстрел не помешал противнику приводить в порядок укрепления и даже строить новые — это было серьезное моральное поражение. Таким образом русская армия расплачивалась за предвоенную экономию на ее нуждах. Постоянная экономия на нуждах армии (если не считать предвоенной лихорадки) привела к тому, что в 1877 г. она была вооружена винтовками нескольких образцов, не обладая преимуществом единообразия вооружения. Из 48 пехотных дивизий русской армии только 16 имели на вооружении современные для того периода винтовки системы Бердана с прицельной дальностью стрельбы до 1200 шагов. 5 дивизий на Кавказе имели игольчатые винтовки Карле с бумажным патроном, 27 — винтовки системы Крнка. Обе винтовки имели прицельную дальность стрельбы до 600 шагов в линейных ротах и до 1200 у унтер-офицеров и у всех в стрелковых ротах.

 Поскольку серийный выпуск малокалиберных берданок начался с 1874 года (почти одновременно с турецким перевооружением), в ходе перевооружения в течение 1877 года могли быть снабжены новым оружием лишь войска, находившиеся в пределах Империи и не участвовавшие в военных действиях, а также вновь формируемые войска. Пехота Киевского, Одесского, Харьковского и Московского Военных округов отправилась на Балканы с модернизированным в 1857—1859 гг. оружием армии Николая I — устаревшими винтовками системы Крнка, и ее перевооружение происходило частично в ходе боевых действий в 1878 году. Кавалерия к началу 1877 г. была перевооружена полностью. Перевооружение армии винтовками Бердана-1 и Бердана-2 продолжалось и закончилось лишь в 1884 году. 

Пибоди-Мартини превосходили по дальности стрельбы винтовки Крнка и Карле, которыми в основном были вооружены воевавшие на Балканах и на Кавказе русские пехотинцы. Прицельная дальность стрельбы этого оружия доходила до 1800 шагов, скорострельность также существенно превосходила Крнка и Карле. Винтовки Крнка проявили себя капризным оружием. Дождь, туман, грязь — все это приводило к быстрому ржавлению затворов и отказу экстрактора. В результате гильза после выстрела не выбрасывалась — ее приходилось выбивать шомполом. Вместо 7−10 выстрелов в минуту солдаты делали 1−2, как из дульнозарядного ружья. Крнка без шомпола почти мгновенно превращалась из огнестрельного оружия в холодное. Войска не доверяли этой винтовке. При осаде Плевны нередки были случаи, когда солдаты ругались и разбивали свои винтовки, заменяя их на турецкие, благо боеприпасов вокруг было предостаточно. 

Обеспечение боеприпасами оставляло желать лучшего. Запас патронов к винтовкам Крнка, снимавшимся с вооружения, был достаточно велик, в 1877 г. их поставили в Дунайскую армию в количестве 43,47 млн. штук, но их поначалу все же требовали экономить. Запас патронов, который нес с собой русский пехотинец, ограничивался 60. Подвоз не решал проблемы. Тыл русской армии в эту войну был устроен безобразно. Провалы с организацией снабжения начались уже после мобилизации.Ген. М.И. Драгомиров перед форсированием Дуная, например, отдал строгий приказ солдатам не расходовать в бою более 30 патронов из носимого запаса в 60. Этот приказ выполнялся.

 Считалось, что 30 патронов достаточно для огневого боя и что важнее всего довести столкновение с противником до штыковой схватки. В дальнейшем ситуация не менялась. Под Плевной при атаках солдаты весьма скромно расходовали боеприпасы. Например, 62-й пехотный Суздальский полк за 9 часов боя 19(31) августа использовал 51.188 патронов, по 17 патронов на винтовку, соседний 4-й пехотный Углицкий — по 20 патронов. У подходивших вплотную к турецким позициям солдат иногда заканчивались патроны, и тогда положение атакующих становилось трагическим. Норма в 60 патронов очень быстро продемонстрировала свою недостаточность и в боях на Шипке. Здесь в самый разгар боев приходилось под огнем собирать патронные сумки у убитых перед русскими позициями турок — благо патроны к винтовкам Снайдерса подходили к Крнка. Снайдерсом вооружали редиф. Турецкий пехотинец имел при себе 2 патронные сумки — на 80 патронов, но аскеры носили и патронташи, в среднем при турке было до 180 патронов.

 В решающих боях это имело решающее значение. При переходе в Плевну Осман-паша взял лучшие части. Уже перед походом был сделан верный вывод о важности стрелкового боя — каждый пехотинец получил по 500 патронов — немыслимый запас для русской армии. В результате экономии в 1877 г., в ходе основных столкновений с турками на Балканах было израсходовано только 5,443 млн. патронов к винтовкам Крнка. Противник исходил из совсем других норм расхода боеприпасов. И это при полном отсутствии собственной военной промышленности! Благоразумно приобретенный запас патронов, доходивший до 1000 на ствол, позволял поддерживать исключительно высокий темп стрельбы. Русскому пехотинцу в приказе перед атакой рекомендовалось беречь патроны, огонь начинать только с 600 шагов до неприятеля, по возможности ограничиваться штыком, не вытягивать при атаке цепи «в нитку» и т.п.

 Русская пехота, как и пехота французов, австрийцев, англичан, немцев, да и турок наступала в устаревших сомкнутых строях, издали представлявших собой удобную цель, особого искусства при стрельбе по колоннам не требовалось. «Ружейный огонь турок был так силен, — записал в дневнике после штурмов Плевны ген.-ад. Э.И. Тотлебен, — что походил на извержение пуль из вращающейся машины». Интенсивный огонь из Пибоди-Мартини действительно производил эффект чего-то механического — в русских войсках его называли «шарманкой».

 «Неприятельский огонь еще с 2000 шагов наносит значительные потери нашим войскам, — описывал бои под Ловчей в конце 1877 г. подполковник А.Н. Куропаткин, — благодаря массе выпускаемых неприятелем патронов… До линии неприятельских траншей оставалось около 1500 шагов. По наступавшим сыпался свинцовый град, но наступление продолжалось… Наиболее сильный и чувствительный потерями огонь приходится выдерживать с 2000 до 600 шагов, затем меткость огня ослабевает (т.е. после достижения русской пехотой расстояния прицельной дальности винтовки Крнка — А.О.), наиболее робкие перестают стрелять, остальные в большинстве стреляют, не высовывая голов из ложементов; пули летят массами через голову…

 Снабжение турок патронами изумительно. В ложементах, кроме патронов, розданных на руки, поставлены большие ящики с свинцовою и деревянною укупорками. В Ловче мы взяли несколько погребков, наполненных этими ящиками». Трофейных боеприпасов было так много, что перед переходом через Балканы М.Д.Скобелев даже отдал приказ перевооружить 4 роты своего передового полка трофейными турецкими винтовками и взять к ним «возможно более патронов, не менее как по 500 на ружье». Превосходство оружия, стоявшего на вооружении у турок и обеспечение боеприпасами, продовольствием, палатками и т.п. производили заметное впечатление в русской армии. 

Последнее не удивительно. Важно не только иметь ресурсы, но и разумно ими распоряжаться. В турецком случае внешнеполитический курс привел к внешней финансовой зависимости, а она, в свою очередь, способствовала внутриполитическому кризису, ставшему причиной кризиса внешнеполитического и войны. В русском — либеральные, а потому крайне удачные (в традиции отечественной историографии) реформы армии и финансов привели к реализации схем двух министров, но не помогли быстрой победе. Кризис под Плевной и Шипкой, война, затянувшаяся на 2 кампании, пересмотр условий Сан-Стефанского мира на Берлинском конгрессе — все это никак не укрепило страну. Внешнеполитический кризис закончился внутриполитическим, изоляцией правительства и охотой на императора в 1879—1881 гг.